Моя соседка по коммунальной квартире - инвалид. Это пожилая дама в инвалидной коляске, которую все уважительно называют Надеждой Георгиевной. Она временами брюзглива, но в целом очень спокойна и сдержанна. Мы часто пересекаемся с ней на кухне - даже плита у нас одна на двоих - и образ её, сидящей в коляске, с покрывалом на ногах, обутых в простые ботинки, крепко засел в моей голове.
- А я-то думала, кто тут шебуршит, - произносит она, заставая меня среди ночи за мытьём полов в общем коридоре, - боялась, что этот пробрался.
- Нет, что вы, - спешу я её успокоить; бедная женщина вся издёргалась, когда несколько дней назад заявился её бывший муж-алкоголик, начавший устраивать бурные скандалы и едва ли не шантажировать старую калеку. - Я вас разбудила?
- Нет-нет, у меня бессонница, - успокаивает меня Надежда Георгиевна.
Кошка соседки, черношёрстная толстушка по имени Мася, пытается проскользнуть под инвалидной коляской. Я ловлю её, и заношу в комнату Надежды Георгиевны. Старушка закрывает дверь, чтобы упитанная любимица не выскользнула, и проезжает в комнату, разворачиваясь ко мне лицом. Краем разума я отмечаю, что комната её ненамного шире моей. Завязывается разговор, картина которого запечатлевается в моей голове очень отчётливо.
В сумерках комнаты я вижу соседку напротив меня. Она в ночной рубашке, с растрёпанными ото сна волосами. В эту ночь я узнаю, что Надежду не разбил паралич, как когда-то я предполагала. Её ноги кончаются на несколько сантиметров ниже колен. Старуха весело болтает культями, точно маленькая девочка, которая не достаёт пятками до пола. Белые худые палки-маятники, обтянутые тонкой кожей. Белая ткань ночной рубашки. Бело-синий свет, пробивающийся сквозь окно, и силуэт Надежды на его фоне. Серая комната, полная вещей-теней и отзвука сигаретного дыма. Эта картина отвратительно, противоестественно эстетична.
Мы долго разговариваем, и всё это время я краем глаза слежу за обрубленными маятниками. Я успокаиваю соседку, что до сих пор боится, что бывший супруг найдёт способ пробраться в квартиру и навредить ей - к сожалению, опасения её не беспочвенны. Надежда рассказывает о том, как они познакомились, и упоминает о том, как она только лишилась ног, но в её голосе не звучит ни толики страдания или желания того, чтобы её пожалели.
Распрощавшись и пожелав друг другу спокойной ночи, я выхожу в полутёмный коридор и вновь принимаюсь за мытьё полов. Паркет не скрипит под моими ногами. У меня начинает ныть спина и, пока руки в очередной раз выжимают тряпку, в копилку образов в голове добавляется ещё один.
Безногая старуха по имени Надежда курит в тёмной комнате.
Эта картина чем-то завораживает.