...

[hellica]

Кроме того, что часовой пояс Омска меня неимоверно бесит и насилует мой организм, добираться из этих ебеней до цивилизации тот ещё квест, долгий, дорогой и не самый полезный для здоровья. Так сказать, хотите узнать, как добраться из пункта А в пункт Б ценой недельного отёка ноги, трёх дней и почти двадцати тысяч - спросите меня, как. Но поговорить я всё же хочу о приятном.

Просто несколько воспоминаний, которые слишком хороши, чтобы их забывать.

Первое, о прекрасной музыке.

Так уж сложилось, что католические храмы мне по душе куда больше православных. Острые углы и длинные тонкие линии, голые стены и рёбра свода - они строгие, цепляющие взгляд, и дают совсем другое ощущение, чем мягкие очертания тех же куполов.
Я вхожу в один из таких храмов, и тяжёлые двери на удивление тихо закрываются за мной. Огромная зала пуста, ибо до службы ещё больше часа - на лавках тёмного дерева ни одного человека. Я обвожу помещением взглядом и вдыхаю холодный, пахнущий пылью воздух.
А на выдохе музыка рушится на меня сверху, точно волна. Звуки органа - а это именно он - текут с балкона выше и позади меня, чистые и холодные, будто родниковая вода обратилась в музыку и стремится вниз. Этот момент столь невыразимо прекрасен, что я застываю на месте, пытаюсь осознать реальность вокруг - потому что не бывает так красиво и сильно в жизни. Лишь спустя секунд тридцать у меня выходит это понять, охватить мыслью, и формулировка меняется - не бывало так красиво и сильно лишь доселе.

Второе, о прекрасном мужчине.

Мне доставляет удовольствие смотреть на собеседника. На его лице сейчас покой и умиротворение, мышцы расслаблены. Негромким бархатным голосом я продолжаю говорить, практически превращаю диалог в монолог, в то время как мои пальцы скользят сквозь волосы человека, мягкие и лёгкие, и массируют кожу. Неторопливо, стараясь не сбиваться с мысли и недобрым словом поминая своё красноречие, что вдруг решило заснуть в четвёртом-то часу утра, я рассказываю собеседнику о нём самом, его характере, возможностях и положении в обществе. Мне нет нужды придумывать или льстить - сказанное мною отражает не одно лишь моё мнение, так считают и прочие общие наши знакомые. Мой собеседник жмурится от удовольствия, на его губах вот уже не первый час держится улыбка. Сидящий рядом Кипер поддерживает меня, подтверждает мои слова, что убеждает нашего собеседника ещё эффективнее.
Уже потом, когда мы сменяем тему, человек, чья голова покоится на моих коленях, поднимает руки. Его ладони, бледные, тёплые, накрывают мои, запутавшиеся в его волосах. В его взоре столько любви, благодарности и спокойствия, что у меня на глазах едва не выступают слёзы. Я счастлива - кажется, мне удаётся сделать жизнь ещё одного прекрасного человека немного лучше.

Третье, о прекрасной женщине и юном рыцаре.

Почему-то только когда мимо меня проходит священник, я начинаю понимать, что не у всех пациентов этой больницы дела заканчиваются хорошо. Наверное, на то она и кардиология, но жаль, что детская.
Мы с матушкой и Арсением сидим в холле. Я внимательно слушаю её, впитываю голос и смысл слов, разглядываю. Что ж, матушка не юлила - фотографии действительно не отражают реальности, ибо в жизни она ещё прекраснее. Травянисто-зелёные глаза, мягкий овал лица, бледная чистая кожа, светлые волосы - у меня возникает ассоциация с иконами и чистыми мягкими ликами на них. Она рассказывает про больничные будни так, что я хватаю каждое слово, тем более, что у истории с печальным началом всё же счастливое продолжение. Арсений, копия матери - лишь глаза у него иные, огромные, карие и бездонные - крутится рядом. Он неутомим, как и полагается ребёнку его возраста, и без устали просит матушку подержать веер, игрушечную мышку или телефон. Каждый раз он придирчиво осматривает своё творение, поправляет что-то, добиваясь баланса. Наблюдать за ним, его действиями, слушать складную и сложную речь в столь юном возрасте - удовольствие.
Спустя некоторые время мы выходим на прогулку в парк, окружающий больницу. Мы идём неторопливо, разглядываем деревья, считаем жучков-солдатиков. Арсений ведёт маму за руку, смотрит по сторонам, предлагает обойти или подойти к чему-либо интересному. Потом, в скором времени, он берёт за руку и меня, по собственной воле, и этот жест признания и доверия трогает меня до глубины души. "Мой маленький рыцарь", называет сына матушка, и это чистейшая правда - этот маленький храбрый мальчик достоит подобного титула. Глядя на них двоих, мать и сына, почти одно лицо, в моей голове промелькивает мысль, что столь яркого и чистого проявления любви между матери и сыном мне встречать не доводилось ещё. И, неразрывно с ней, появляется ещё одна - что столь прекрасное и чистое чувство не может, не должно разрушиться, а значит, всё с ними должно, просто обязано быть хорошо.